Служение
Алтайский край, г.Алейск 
иеромонах 
Год начала 1943 
Из рассказа о.Пимена:
   "Конвоиры доставили меня домой, в Алейск, в отцовский дом, — прямо по адресу.
    Перешагнули через порог — папочка дома был, мамочки не было. Как папочка
    увидал меня — так упал на колени:
         "Ой!!! Миша приехал!"
    Мама пришла вскоре. Наплакались. А потом покормили, чем было, милиционеров.
    Хорошо, говорят, что меня привезли. А я упал — не знаю, сколько и спал.
    А проснулся — голова болит, и болит, и болит. Стану молиться — мне легче.
    Сяду молиться — мне легче. Взялся читать Псалтирь. Читал, читал — и упал,
    не знаю, сколько я спал. Когда упал — меня не стали трогать. Так и стал
    читать до тех пор, пока не упаду и не засну. Очнусь — начинаю снова.
    Только молитва мне и помогала.
    А потом соседка приносит газету:
        "Батюшка, смотри-ка, приказ Сталина — надеть погоны, открыть церкви... ".
    Это был 1943 год. Что-то изменилось в стране, если случилось такое.
    Прочитали, поплакали, порадовались, сели, чайку попили, молча посидели.
    Потом ушла соседка. Через два часа приезжает председатель Алейского исполкома,
    а с ним два дедули:
          "Здравствуйте, батюшка, вот газета вышла. Приказ — открыть церкви!
           Мы церковь уже освободили, зерно убрали, почистили, помыли все.
           Люди стоят- ждут. Приехали за Вами. Как ваше здоровье? Вы сможете
           служить?"
    А я на них смотрю, молчу, не знаю, как отвечать. Какое мое здоровье?
    Только что сижу, только что едва хожу... Сильно голова болит, менингит —
    это ужасная болезнь. Они меня второй, третий раз спрашивают:

        — Батюшка, ну что Вы не отвечаете? Сможете служить? Поедемте!
    А я молчу — не знаю, как отвечать. Они снова начали:

        — Батюшка, вот смотрите — церкви открыли — а ведь ни одного священника
          нет, всех порасстреляли, только Вы один остались.
    Я подумал-подумал, поднимаю палец, на восток показываю и говорю:

        — А туда обратно вы не увезете меня?

        — Нет-нет, это уже все прошло!....

        — Ладно, давайте одежду!
    Одели меня, посадили на телегу, привезли к той самой церкви, из которой брали.
    Как я глянул — упал на колени, слезы потекли ручьем. Не мог своими ногами идти...
    На коленях полз я до алтаря, и все плакал. Люди встали на колени — и тоже
    плакали. У меня дома был подрясник, крест — надел все. Заполз кое-как в алтарь,
    старички со мною зашли. Престол был закрыт клеенками, простынями. Раскрыли —
    на престоле крестик маленький лежит и Евангелие. Слава Богу, хоть Евангелие
    сохранилось. Принесли свечи — зажгли. Пришел псаломщик:
        "Давай, батюшка, возглас!"
    Поставили меня на ноги. А я не могу стоять — плачу. Слезы сдавили горло.
    Два старичка меня подняли — один справа, другой слева, помогли поднять руки.
    Я только сказал:
        "Благословен Бог!"
    И упал. Не мог стоять на ногах. Залился слезами. Люди снова заплакали.
    Снова подняли меня. Я тогда набрался силы, только сказал:
        "Благословен Бог наш и ныне и присно и во веки веков!" — и упал опять.
    Они тогда сами сказали:
        "Аминь!" — и пошла служба.
    Просфоры постряпали — принесли, чашу принесли, кагор — все у людей нашлось.
    Трое суток я не выходил из церкви — трое суток молился. Не кушал, не пил,
    даже на улочку не ходил по естеству. Голова упадет — задремлю ненадолго,
    проснусь — и опять служба. Ночью и днем. Люди не хотели уходить из церкви —
    так наскучались по службе. Настолько были рады, настолько хотели молиться!
    Одни уходят — другие приходят:
        "Батюшка, нам бы покреститься, исповедаться..."
    На четвертые сутки совсем без сил я вышел в церковный двор. Мне говорят:
        "Батюшка, вам сторожку истопили, вычистили, вымыли. Пойдем туда!"
    Я упал и спал — не знаю сколько. Две недели прошло, я думаю: "Надо бы домой
    за бельем съездить". Я только за ворота вышел, только перекрестился —
    у меня голова закружилась. Упал я — и не помню, как упал. И слышу, как
    в душе у меня слова звучат:
         "Молись! Пошли человека — белье принесут. Молись!"
    И я очнулся. Боже! Бог повелевает молиться! Даже упал — и то молись. Вернули
    меня в сторожку. Потом белье принесли, вымылся я горячей водичкой.
    И — слава Богу! И стал молиться.
    Вот с этого момента Господь даровал мне прозорливость. Вижу каждого человека —
    каков он. Мысли вижу людей. Будущее знаю каждого человека. Страшно говорить
    даже об этом. Никому до того не рассказывал. Тебе же, Валентин
    [прот.Валентину Бирюкову, посетившего о.Пимена в 1965г.], говорю, как сыну:
    это не мое, это Господь даровал такую крепость силы...
    Заранее открыто было мне, что Никита Сергеевич Хрущев закроет нашу церковь.
    Я сказал тем самым двум старичкам, которые привели меня в церковь в 1943 году:
        "Завтра мы служим последнюю службу. После службы к нам придут церковь
         закрывать по приказу Хрущева".
    Так все и случилось. Убрали мы все святыни, книги. Выходим из алтаря.
    Смотрим — стоят четыре человека. Два милиционера и двое из исполкома. У них
    уже замки свои, пломбы свои.
    Я говорю моим старичкам:
        "Идите со мной рядом. Сейчас к нам подойдут и назовут меня по имени-отчеству...
    Идут эти люди к нам навстречу:
        "Вот Михаил... — называют меня по имени-отчеству, — по приказу Хрущева
         ваша церковь закрывается".
    Я только сказал им:
       "Не наша воля, а ваша воля. Пока... "
    Они свои два замка повесили — на обе двери, а также две пломбы..."

Из рассказа о.Пимена:
   "Был у меня антиминс, и стал я совершать службу дома, по ночам, в спаленке,
    где помещалось человек пять. Стали помогать мне монахиня, матушка Мария Яковлевна
    и несколько старушек. Все делалось втайне, на службу приходили только доверенные
    люди. Ну, и у кого какая нужда — требы тоже исполнял помаленьку... "

Однажды к о.Пимену пришли милиционеры с целью арестовать его, но это не вышло.
Из рассказа о.Пимена:
   "Приближалась Пасха, готовились совершать ночную службу. Но языки довели —
    милиция об этом узнала. Ну, и я, по милости Божией, знал, что в эту Пасху,
    в 5 часов утра, придут пять милиционеров, чтобы захватить нас — за то, что
    мы совершаем службу. Служили мы, завешивая окна одеялами, чтобы свет не
    просвечивался, — и на улице, и у соседей, и возле дома много глаз. Службу
    закончили пораньше: уже в 3 часа ночи все ушли. Открыли двери, освежили комнату,
    чтоб в воздухе не чувствовался запах ладана. Все прибрали — чтобы признака
    не было, что здесь проходила служба. Я стою, молюсь, канон читаю Пасхальный.
    В епитрахили, с крестом. Свечи горят, сени открыты, двери открыты, калитка
    открыта. В пятом часу в дверь стучатся. Матушка Мария Яковлевна приглашает:
       "Заходите!"
    Заходят пятеро милиционеров. А я приготовил в прихожей 6 стульев: 5 в ряд и
    один напротив. Они входят, как в фуражках пришли, так и стоят. Я знаю, что
    они благословения брать не будут. Подхожу — каждому ручку подаю:
       "Ну, здравствуй, Иван Петрович, здравствуй, Григорий Васильевич!..."
    Каждого называю по имени-отчеству. Один снимает фуражку и говорит:
       "Я таких людей еще не видел. Не знает нас, а по имени-отчеству назвал...."
    А я им отвечаю:
       "Садитесь, милые сынки, вы пришли меня поймать, да сами попались!"
    Они думают: как попались? Что это, засада какая-то? Оглядываются кругом — нет,
    никого нет, никакой помехи. Тогда я говорю им:
       "Мы живем в мире, где царствует грех. А грехи такие бывают...
    И начал. Рассказа одному все его грехи — "от" и "до". Другому, третьему. Они:
       "Батюшка! Так это Вы про меня говорите!"
    И другой, и третий так же. А я то же — четвертому, и пятому. Тогда они обомлели:
       "Батюшка! Учи нас! Мы ничего не понимаем. Только не говори никому про это!"
    Отвечаю:

      — Вы сами не скажите. Я-то не скажу...

      — Нет, нет! Не скажем никому.
    А они опять просят:

      — Батюшка! Учи нас! Покрести нас.
    Прощаясь, сказали:

      — Батюшка! Что надо говори! Во всем поможем.
    И так они стали помогать — с большой любовью помогали. В ночное время огород
    копали. Посадили ночью, чтобы никто не видел, а сами нарядились так, чтобы их
    не узнали. Дров привезли. Колодец вычистили. Оградку отремонтировали.
    Картошку окучили и всю выкопали — спаси их, Господи! Не давали мне ничего делать:
       "Батюшка! учи нас, учи!"
    Все покрестились. Всех их повенчал тут, в домике. Такие стали друзья с ними!"

Протоиерей Валентин Бирюков об иеромонахе Пимене [1]:
    "Услышал я о нем в декабре 1965г. от женщины, которую встретил в Барнауле,
     в доме Клавдии Устюжаниной, к которой я приезжал узнать о случившемся с ней
     чуде исцеления. Женщина та зашла к Клавдии:
         "Клавочка! У какого батюшки я побывала! Он мне два таких греха облегчил..."
     Спросил я у нее адрес того батюшки, да прямо и поехал к о.Пимену в Алейск.
     Я сам тогда еще не был священником, пел в церковном хоре в с.Тогур...
     Пришел к нему на квартиру. Выходит келейница батюшки, Мария Яковлевна,
     старушка-монашка:

        — Батюшка, гость к нам приехал...

        — Знаю, матушка, знаю, — отвечает он.
     Смотрю — идет худенький священник, лет пятидесяти, бородка наполовину седая.
     Подходит ко мне, снимает пальто, берет меня под локоток:
         "Пойдем. Будем водосвятный молебен служить. Сейчас мать приедет, у нее
          сын Анатолий как пришел из армии, так два месяца в больнице пролежал.
          Но не помогла ему больница ничем, Святой водички ему надо".
     А сам готовит все для молебна: ставит на стол водосвятную чашу, кладет требник,...
     надевает епитрахиль и крест — стоит, ждет. Ну, я думал — они уже договоренные
     с той женщиной, которую мы ждали. Наконец, она приходит:

       — Батюшка! Можно Вас попросить...

       — Ну давай, мать, раздевайся, бидон давай сюда...
     Вода уже налита, все приготовлено.

       — "Благословен Бог наш..." — начал батюшка.
Я помогал ему петь. Сотворили водосвятный молебен.

       — Батюшка! Когда еще приходить?

       — Никогда! Сын твой духовно больной, но сейчас ему уже получше. Пусть
          по ложечке или по полстаканчика святой водички пьет натощак, молитвы
          читает — вот и поправится. Будет работать, хорошая у него работа будет,
          он у тебя молодец.

       — Да, он хороший сынок... Батюшка, спаси Господи! — кланяется ему женщина.
    Пошел о.Пимен в свою комнатку требник класть. Маленькая такая комнатка —
    спальная, он в ней и молился по ночам. Как келейка она у него была.
    Я же — за той женщиной. Спрашиваю:

       — Вы уже были сегодня у батюшки?

       — Нет. Никогда прежде не была! В первый раз пришла.
    Я сразу понял: правду говорили мне, что он прозорливец, иеромонах Пимен.
    Только скорей, скорей отхожу от той женщины. Думаю,: сейчас батюшка меня увидит,
    неудобно будет, что я такой любопытный. Тут батюшка идет, сразу ко мне:

       — Ну вот, теперь будешь знать...
    Я покраснел до пяток. Как он узнал, что я полюбопытствовал у этой женщины?

       — Ну ничего, пойдем....

       — Батюшка, обед готов, — говорит матушка Мария Яковлевна.
    Помолились мы, сели за стол...Я хлебнул супа — и так он мне понравился...,
    начал есть быстро-быстро, по-солдатски, а сам думаю: "Какой вкусный суп!"
    А батюшка мне и говорит на ухо:
         "Да вот и потому и вкусный, что матушка Мария Яковлевна готовит. Она —
          монашка, все монашеские правила вычитывает. И все с молитвой делает —
          зажигает огонек лампадки, от лампадки печку зажигает... Вот она чистит
          картошечку — "Господи благослови!" Все крестит. Крупы сыплет ли, капусту
          ли кладет, морковочку, свеклу, водичку льет, — все крестит, все с
          молитвочкой. Она без молитвы не живет. Вот поэтому и вкусный суп".
    Я только на него посмотрел и думаю: "Как он жил, что мои мысли знает?"
    Он мне сразу отвечает:
         "А вот сейчас покушаем — я и расскажу, как я жил".
    Ох ты, Господи! Опять я попался! Я тогда понял, что он правда прозорливый.
    Видит меня насквозь. Мысли знает. Это какую духовную силу надо! Я тогда прошу
    мысленно: "Господи! Дай мне хорошие мысли" — а сам ложкой работаю. Он мне
    прямо тут же говорит:
         "Вот-вот! Проси Господа, чтобы Он даровал тебе хорошие мысли".
    Боже мой! Я испугался. Мне неудобно уже смотреть на батюшку. Пододвигаю второе —
    гречневая каша была — уписываю кашу и уже не смотрю, а только думаю:
         "Господи Иисусе Христе, Сыне божий, помилуй мя, грешного!" —
    и слышу над ухом:
         "Вот-вот, всегда Иисусову молитву читай. Монахи не разговаривают ни
           о чем — только Иисусову молитву читают. Так и ты. И враг уже не влезет
           в душу, потому что там Бог работает Духом Своим".
    ...Наконец, закончили трапезу, поблагодарили Господа. Я иконам поклонился,
    хозяевам...
         "Ну, пойдем в горницу, будем беседовать" — и пошел впереди, а я — за ним.
    Когда зашли, увидел я у него на стене часы... Подумал: "Сколько времени у меня
    осталось до отхода поезда?" — как о.Пимен, не оглядываясь, говорит:
          "Два часа до отхода поезда. Мы успеем... поговорить".
    Я остолбенел. Не могу двинуться с места. То хоть рядом сидел, а то затылком
    ко мне — и мысли мои узнал!

         — Ну, что ты испугался-то? Кого ты испугался? Я же тебе не враг.
           А что испугался — так это тебе полезно. Будешь чтить Бога".
    Я сажусь и боюсь: вдруг мысли какие нехорошие могут быть, непрошено.

         — Садись, ничего... Не бойся. Искушений не будет со мной...
           Чтобы нехорошие мысли в душу не лезли, надо душу свою закрывать
           духовно Божьим Законом. Не болтовней заниматься, а с Богом
           разговаривать...
    Прощаясь, я поклонился и сказал ему:

         — Спасибо Вам большое!
    А он — грозно так на меня глаза вскинул:

         — Проси прощения!

         — А за что?

         — Неправильное ты слово сказал.

         — А как надо?

         — Спаси Бог! — громко произнес о.Пимен. — Так и надо говорить:
           Спаси Христос! Спаси Господь! Скажи всем.
    ...Условия жизни его были только скорбные. Он сам был худеньким, слабеньким,
    даже больным, а духом — такая сила! Вот и судите — зло или благо болезнь,
    если телесный недуг помогал держать душу в чистоте.
    Через два года после нашей встречи отец Пимен отошел ко Господу...
    А его уроки до сих пор у меня в памяти..."