Спецпроект: Документ о Евхаристии

Совсем немного времени прошло с того дня, как Архиерейское Совещание Русской Православной Церкви приняло исторический документ «Об участии в верных в Евхаристии». Мы спросили друзей нашего университета, выпускников и преподавателей о том, что значит для них новое постановление высшей церковной власти и какое влияние окажет оно на церковную жизнь в нашем Отечестве.

Предлагаем Вашему вниманию комментарий одного из отцов-основателей нашего университета и, епископа Орехово-Зуевского Пантелеимона (Шатова), председателя Синодального отдела по церковной благотворительности и социальному служению.

Александр Фокин: Владыка, расскажите, пожалуйста, что Вам кажется особенно важным в новом документе, принятым Архиерейским совещанием?

Епископ Пантелеимон: Мне кажется, что это один из самых значимых и самых важных документов, которые были приняты в последнее время на разных уровнях: Архиерейскими соборами, Синодом, Межсоборным Присутствием, комиссиями Межсоборного Присутствия. Этот документ касается главного таинства Церкви и основы всей христианской жизни. Сейчас в Церкви сложилась очень разная практика частоты причащения, подготовки к нему, причащения детей, людей, не состоящих в церковном браке, и это различие в практике приводило к возникновению конфликтов и разного рода сложностей. Документ позволяет эти сложности преодолеть.

Документ очень важный, потому что здесь говорится о роли духовника. До сих пор у нас очень часто говорили об опасности «младостарчества», и эта опасность все время была источником беспокойства. О том, какими все-таки духовники должны быть, и в чем их обязанность не говорили, и документ отчасти эту проблему решает.

Ещё одна проблема заключается в том, что до сих пор сохранилось у многих священников отношение к Евхаристии, как к таинству, участие в котором должно быть достаточно редким. Я сам прекрасно помню времена, когда я учился в Московской Духовной Семинарии и был на Пасху в Академическом храме, когда Чашу даже не выносили. То есть после причащения священнослужителей в алтаре следующим был возглас: «всегда ныне и присно и во веки веков. Аминь». Чашу уносили на жертвенник и потребляли Святые Дары. И был только один храм в Троице-Сергиевой Лавре, где допускалось причастие. Это уже не говоря о причастии на Светлой седмице, на праздник Богоявления - в эти дни причащать вообще нельзя было. Нельзя было причащать в родительские субботы, потому что храмы наполнялись бабушками, которые вели себя в храме недисциплинированно, было страшно шумно. Однажды в одном из московских храмов настоятель не разрешил причащать людей, но второй священник из дьяконских дверей вынес всё-таки Чашу, и когда настоятель это увидел, он громко на него закричал: «Отец, прекратить это безобразие».

Это было вопросом очень важным для нас – теперь уже старшего поколения среди духовенства, поэтому принятие документа «Об участии верных в Евхаристии» было большой радостью. Это документ очень взвешенный, очень правильный, учитывающий разные традиции, документ, который дает свободу в Церкви людям с разными представлениями о частоте причащения, о строгости подготовки к причастию, документ, который никого не ущемляет в каких-либо правах, оставляет возможность для каждого человека совместно с духовником решать многие вопросы.

Поскольку Евхаристия касается всех сторон жизни человека, то этот документ затрагивает проблемы духовничества, воспитания детей, таинства брака, молитвы и поста - самых существенных сторон жизни человека в Церкви.

АФ: Есть ли уже какие-то практические результаты принятия этого документа?

ЕП: Например, многие беременные и кормящие, когда узнали, что оказывается, для них не обязателен продолжительный евхаристический пост, очень благодарили, потому что всем известно, что жажда кормящих мам очень мучает. Если мамочка кормит ребенка и хочет причаститься на поздней Литургии, то иногда это сделать бывает просто невозможно. И вот согласились дать такое некое послабление мамам. Сейчас ведь в Церковь ходят люди, которые часто совершенно не готовы к какому-то аскетическому подвигу. Разумеется, сперва надо снизить планку, но потом потихонечку поднимать, заниматься с этим человеком.

АФ: Почему в документе так подробно говорится о практике исповеди и причащения детей?

ЕП: Я знаю, что в монастырях, когда приносили младенцев, очень часто монахи спрашивали у Чаши о том, завтракал ли ребёнок сегодня или нет. Они, может быть, просто не имеют детей и не понимают, как часто должен питаться грудной младенец? Младенец не может ничего не есть с утра, причащаясь на поздней Литургии в воскресенье, которая заканчивается к двенадцати часам.

Что касается вопроса о детской исповеди, то разные подходы даже к этому есть. В документе очень хорошо сказано о том, что все решается духовником, и что исповедь необязательна даже в семь лет. И частота исповеди определяется по-разному. На архиерейском совещании ссылались на общину Николо-Кузнецкого храма, на другие общины города Москвы, где такие традиции уже существуют. Они поддерживаются, им дается право на существование. До сих пор эти традиции некоторыми считались нелегитимными.

АФ: Почему в документе описываются самые разные практики исповеди и причастия, а не предлагается какая-то одна нормативная практика?

ЕП: И, слава Богу, что теперь есть этот документ, который прекрасно, кратко рассказывает об истории отношения к Причастию. Учитывается мнение священников храма, в который ходит человек. Потому что разные мнения бывают у людей. Духовник говорит одно, а священник говорит другое. Там написано, что даже если тебя благословил духовник, и ты идешь в другой храм, ты должен учитывать мнение настоятеля этого храма, священников этого храма. Замечательно, что теперь согласно этому документу формальная исповедь, которая проводилась перед каждым причастием, стала не обязательна. И замечательно, что сохранено благословление духовника. Человек все-таки не сам решает, а решает с благословления духовника. Но он уже не нуждается в этой формальной исповеди, которая сводилась просто к покрытию главы епитрахилью и совершению крестного знамения над головой человека, что, конечно, воспринималось многими как пустая формальность.

АФ: Как влияет различная практика причащения на сам приход?

ЕП: Я помню, как я был в Николо–Кузнецком храме и спросил отца Всеволода Шпиллера, от чего зависит дух прихода.

Он сказал, что дух прихода зависит от того, как часто прихожане причащаются Святых Христовых Тайн.

Конечно, имелось в виду не просто некая формальная частота, а подготовка к Причастию, участие в Литургии, понимание Литургии. Очень хорошо, что теперь все это на общецерковном уровне всеми архиереями Русской Церкви принято в формате документа. Все это очень подробно описывается, объясняется в хороших формулировках. Над текстом долго и серьезно работали сначала комиссия Межсоборного Присутствия по вопросам приходской жизни, потом президиум Межсоборного Присутствия, Архиерейское Совещание, сам Святейший Патриарх участвовал в подготовке. Таким образом, документ, поддерживается Патриархом и всем соборным разумом нашей Церкви.

Чтец Кирилл Алексин: Я слышал такое мнение, что документ не очень четко говорит об участии самой общины. Что бы Вы об этом могли сказать?

Епископ Пантелеимон: Святейший Патриарх сейчас говорит об общинной жизни, но у нас принципы этой общинной жизни ещё не сформулированы. Пока об общине четко и ясно не говорится на общецерковном уровне, поэтому принимать какой-то общецерковный документ об этом было бы рано. Нужно сформулировать, что мы понимаем под этим словом «община». В документе шла речь о духовнике, и тоже были вопросы: кто такой духовник, как определить понятие духовника. И решили остановиться на такой формулировке, духовник – это священник, у которого человек постоянно исповедуется. Очень хорошо, что пока не стали особенно углубляться, потому что возникло бы несогласие.

КА: Еще один вопрос, который касается причастия детей: очень часто так бывает, что подносят ребенка к Чаше, а он всячески упирается, и его практически насильно причащают.

ЕП: В документе «О Евхаристии» об этом не говорится, но я отношусь к этому крайне отрицательно. Не потому что ребенка не надо причащать, а потому что у ребенка возникает устойчивое непринятие к Причастию после этого. Можно действовать по-другому: ребенка потихонечку к этому приучать. У меня были такие случаи, когда ребенок кричал, упирался, не хотел причащаться. С ним надо было поговорить, я ему показывал лжицу, объяснял, что это такое. И все кончалось очень хорошо, ребенка постепенно приучали.

Очень часто дети боятся причастия из-за неподготовленности родителей.

Сейчас очень много людей молодых, которые сами в церковной жизни не участвуют, но детей покрестили.

КА: Владыка, а что молодым священникам делать с такими родителями, кроме того, что просто увещевать?

ЕП: Таких родителей, как и всех других, надо обязательно любить. Надо с ними общаться.

КА: А если они не хотят общаться, а хотят принести причастить и уйти?

ЕП: С человеком нужно говорить о том, что его интересует.

КА: Интересует, чтобы ребенок «здоровенький был».

ЕП: Очень хорошо. Надо с ним как раз на эту тему поговорить. Причастие дается во здравие души и тела. Можно исподволь, беседуя с ребенком, объяснить это и родителям тоже. Поговорить с ребенком, чтобы он видел, что это священник это не страшный, непонятный человек в странном облачении, а хороший, добрый человек, который улыбается, который конфетку тебе дает, который тебя по головке гладит, знает по имени, который может пошутить. И ребенок не будет бояться. Через это, может, и родители тоже. Надо их впустить в свое сердце, поговорить, почему они не хотят ходить в храм. Попытаться это выяснить, очень деликатно, конечно.

КА: В спальных районах бывает из 300 причастников на поздней Литургии 150-200 это дети, родители которых при этом не причащаются. Что с этим делать?

ЕП: С ними нужно «работать». Когда ко мне подходят к Чаше люди, я не стесняюсь и всегда спрашиваю. Мама подносит ребёночка, и я вижу, она не церковная. Я говорю: «А Вы когда причащались?». Она: «Я давно не причащалась». Протягиваю свой номер телефона, говорю: «позвоните, когда время найдется и мы поговорим». Хотя, конечно, может, это не даст результатов. Но все-таки какое-то к ним внимание. Дать, например, им листочек о Причастии, или, перед тем как причащать, можно сказать, не утомляя, две-три фразы.

Можно на людей воздействовать, если молиться о них.

КА: Другой вопрос, близкий к предыдущему, касается подготовки к Крещению. Что можно требовать от мам, которые просто хотят, чтобы ребенок был здоровым, и для этого приносят его крестить?

ЕП: Я думаю, что мамам нужно сделать не пособие, не писать им тесты, а сделать для них хороший, краткий, грамотный фильм. Потому что заставить всех батюшек с ними беседовать, это тоже не выход из ситуации, некоторые батюшки беседуют формально и могут отпугнуть. Сделать такой фильм и раздавать им или вместе с ними посмотреть, потом ответить на их вопросы. А главное, к каждому человеку надо с любовью отнестись. И, конечно,

не надо закрывать дверь Церкви совершенно. Оставить ее открытой только для «чистых», будет, наверное, неправильно. Сейчас таких «чистых» людей уже не найдешь.

А фильм этот должен говорить не о каких-то нормах веры, которые человеком воспринимаются, как некие схемы. И он не понимает, почему нужна схема какого-то отношения с Богом, который Живой. Почему важно пальцы так складывать, почему важно верить именно в Троицу. Современный человек не поймет. Но если он почувствует в этом жизнь, почувствует в этом нечто иное, какую-то радость, ему не знакомую, то обязательно за ней потянется.

Задача такая: чтобы он почувствовал в Церкви жизнь, радость и любовь. Если он увидит, что он нужен, что его встречают с любовью, не лишают его свободы, готовы что-то объяснить, помочь. Если почувствует это, то человек придет в Церковь еще раз.

Ну, может быть, и не придет прямо сейчас, но все-таки дверь для него чуть-чуть приоткроется.

КА: Владыка, Вы упоминали на встрече со студентами ПСТБИ, как важно научиться молодым священникам молиться во время чтения анафоры. Я как-то был свидетелем ситуации, когда священник ради того, чтобы произнести возгласы так, чтобы это хорошо согласовывалось с пением хора, переставлял что-то местами, а что-то читал заранее. Насколько важно избегать пауз?

ЕП:

Читать части анафоры заранее - это невозможно, я считаю.

Я думаю, что паузы некрасивые - это нехорошо, но все-таки главное - это молитвенная сосредоточенность священника, его внутренне обращение к Богу. Я никогда не боялся пауз. Если мне нужно было время, чтобы прочитать молитву, я читал ее. Потому что если священник будет благоговейно читать анафору, то со временем его сердце раскроется к этим словам. Он сможет читать ее с умилением, и для него это будет высочайшей радостью. Иначе можно не только «сломать язык» (есть такое выражение, когда у священника уже все слова «привычно» коверкаются и он их не может произнести правильно), но будет сломано даже внутреннее произнесение молитвы. Священник перестает чувствовать красоту этих слов. «Не произноси имени Господа, Бога твоего, всуе». Вот эта суетность произнесения важнейших слов очень опасна. Их надо произносить очень осторожно, благоговейно, без спешки. Особенно начинающему священнику.

КА: Я знаю, что Вы сами практикуете иногда «гласное» чтение анафоры. Если молодой священник оказывается на приходе и настоятель не против, то такая практика предпочтительней, чем чтение, слышное только в алтаре?

ЕП: Пусть читает, пожалуйста. Я не всегда читаю на весь храм. У меня бывает иногда нет сил, чтобы читать гласно - храм большой. Даже когда есть возможность использовать микрофон, я иногда чувствую - не могу «гласно», и не читаю «гласно». Хорошо все-таки, что здесь есть некая свобода.

Я думаю, что читать анафору вслух – это нормально.

Но все-таки всех обязывать – читать «гласно», читать для всех прихожан, - и всех к этому принуждать сейчас не стоит. Не все готовы слушать анафору. Кто из прихожан был бы готов внимательно молиться при гласном чтении всего текста анафоры Василия Великого? Думаю, что немногие.

КА: Как к этому можно приготовить молящихся?

ЕП: С прихожанами нужно говорить о Литургии, и нужно повышать их культурный уровень. Нужно помочь им полюбить само слово. Сейчас слово не любят. Общаются SMS-ками, смайликами и всем прочим. Вкус потеряли, вкус слова, и не понимают этого. Многие сейчас очень далеки от Церкви и не понимают красоты анафоры. Они же сейчас воспитываются в страшном бескультурье, живут в городе, в котором нет природы, потеряна эстетика, которая была в жизни XIX века, скажем. Сейчас все это искажено, и это очень большая проблема.

Я сам раньше считал, что анафору надо всегда читать вслух, что царские врата надо открывать обязательно, чтобы все было понятно, пытался русифицировать тексты. Но это ни к чему не приводит.

КА: Просто не воспринимается предстоящими и молящимися?

ЕП: Почему-то не воспринимается. Католики показали же нам пример - они всё сделали, чтобы было доступно. Всё сделали, и что? Храм наполнился людьми?

КА: Возможно, у них храмы еще более опустели бы, если бы это не было сделано?

ЕП: Иоанн Златоуст писал, что в храме что-то должно быть понятно, чтобы ум участвовал в молитве , а что-то непонятно, чтобы мы усиливались понять. Нельзя принижать Таинство общения с Богом, чтобы оно было всем понятно, надо возвышать до его понимания. Может быть, напротив, они бы не опустели? Это вопрос очень сложный. Потому что спасает человека духовность, его обращенность к Богу. Вот это спасает. И старцы, которых все любили, к которым многие обращались, они не занимались никаким модернизмом. Они молились.

КА: Они и так были, наверное, в должной настроенности.

ЕП: Конечно, но если священник начинает идти только путем внешних реформ, внешнего новаторства, то он, в конце концов, кончает не очень хорошо. Внутренний мир должен быть приоритетом. Внутренняя наполненность значит больше, чем все внешние формы и дела.

КА: Как должна быть организована жизнь человека, готовящегося к священству?

ЕП: Он должен быть готов стать живой жертвой Богу и людям. Учиться молитве и любви.